Мы жили с ним по соседству – в одном доме, только в разных подъездах. Каждое утро Степан Иванович выходил во двор, делал несколько медленных шагов, останавливался, поднимал голову в небо, а потом – тяжело, с долгим, шелестящим вздохом – опускал взгляд на землю. Вернее, на асфальт, уже надтреснутый, словно и не прошлой весной уложили его здесь молчаливые, но суетные узбеки, то ли другие среднеазиатские бедолаги…
Обычный старик с двумя рядами наградных планок на потёртом, но чистом пиджаке. Тот, кто понимал, видел, что все его ордена и медали – самые что ни на есть боевые. Тогда, в 1995-м, таких стариков было ещё немало…
Мы познакомились, и накануне Дня Победы он пригласил меня к себе домой, а из тогдашнего нашего с ним разговора получился небольшой очерк, опубликованный в одной из омских газет.
Спустя несколько месяцев Степана Ивановича не стало, хотя на вид он был ещё крепок, не гнушался рюмкой-другой к обеду, которые называл «наркомовскими», смешливо, но всё-таки опасливо поглядывая на свою супругу – Антонину Алексеевну. Правда, в те несколько месяцев он уже редко выходил на улицу…
К сожалению, ничего, кроме записей в блокноте, фотографии да нескольких копий документов, от того разговора у меня не сохранилось – самого очерка не сохранилось, поскольку журналистского архива не заводил. Но я попытался восстановить в памяти и на бумаге тот, двадцатилетней давности, разговор со Степаном Ивановичем, Царствие ему Небесное и Вечная Память…
Восстановил так, словно говорили мы с ним вчера, словно и завтра я увижу его выходящим из подъезда, поднимающим взгляд к небесам…
…«Жизнь вся уже позади, а я всё ещё, будто и не было другой жизни, смотрю туда, в войну… Что я там пытаюсь разглядеть?» – Степан Иванович посмотрел на свои пальцы, искалеченные осколком, задумался…
Я не решался прервать его молчание, зная, что старые солдаты, прошедшие все круги ада, имя которому – война, о себе говорят не очень охотно… Появится желание – расскажут. Если появится. Если смогут. «Регистрацию» разорвавшихся снарядов да прозвеневших пуль память фронтовиков не жалует. «Когда пишешь о войне, надо выключать звук. Иначе не будет слышно человеческого голоса…» – сказал как-то поэт-фронтовик Василий Субботин.
Степан Иванович Пичугин родился в 1912 году в деревне Самарка Крутинской волости Тюкалинского уезда Омской губернии. Окончил три класса сельской школы, а потом надо было помогать отцу, известному на всю округу пимокату, добывать средства на кусок хлеба, поскольку к тому времени в семье Пичугиных было уже шестеро детей. Поэтому, когда подошёл срок служить в Красной Армии, дали ему отсрочку, хотя Степан «во солдаты» хотел – даже приписал себе четвёртый класс: «Тех, у кого с грамотой было туго, на службу не брали».
Наконец-то, в январе 1937 года, пришла долгожданная повестка, а поскольку Степан овладел к тому времени профессией шофёра, то немудрено, что попал он служить в автотранспортный батальон. Борзя, Мангут, потом – Монголия…
Боевое крещение получил на Халхин-Голе летом тридцать девятого.
…В ходе всего конфликта японцы имели преимущество перед нашими войсками в условиях стратегического развёртывания. Поэтому всё произошедшее иначе как «чудом на Халхин-Голе» трудно назвать. Японцы подвозили войска и всё нужное для них по недавно проложенной железной дороге, которая заканчивалась всего в 30 км от района конфликта. Советские войска подвозились и снабжались автотранспортом, при этом каждому грузовику приходилось делать рейсы в 1300–1400 км в оба конца. Недаром маршал Жуков в своих воспоминаниях, описывая Халхингольское сражение, благодарственным словом поминает наших армейских шофёров.
– Я возил горючее из Борзи – ровным и совсем не старческим голосом рассказывает Степан Иванович, – заправлял «самолёты», которые мы «головастиками» называли. Так вот, ехал уже после заправки назад, до границы километров шестьдесят оставалось, и на тебе – откуда-то из-за солнца – японец на бреющем… Успел дать по тормозам и выскочить из кабины – пулемётная очередь прошла в нескольких сантиметрах…
К 31 августа японская группировка была окончательно разгромлена
…Более года Степан Пичугин прослужил в Монголии:
– Построенных казарм не было, на первых порах наши просто в землю зарывались: делали яму на несколько человек, а сверху брезентом затягивали. Вначале это терпимо, но уже во второй половине октября наступили изрядные морозы… У наших войск никаких запасов топлива не было, приходилось туго. Возил уголь, дрова, занимался подвозом леса и других стройматериалов – за многие километры из лесов, примыкающих к советско-монгольской границе, так как на месте нет буквально ни одной палки не было.
Через два-три месяца войска оказались в сносных землянках, хотя и очень примитивных, но достаточно тёплых, и частично в войлочных юртах, которые в довольно большом количестве предоставило монгольское правительство…
После демобилизации Степан Иванович завербовался в «Союзнефтьэкспорт» и крутил «баранку» всё в той же Монголии. Известие о войне застало его в Улан-Баторе:
– В Монголии тогда по контракту работало более двух тысяч водителей из Союза, и все мы, как один, с первых дней войны просились на фронт – консульство буквально завалили заявлениями. Но тогда как говорили? «Через два-три месяца война закончится…» Атташе нам внушал: «Вы тут нужней!» И то правда – пятьсот машин с горючим на колодках стояло, японцы же восемьдесят дивизий подтянули к Монголии… Но когда долбанули фрица под Москвой, то и самураи поутихли, а нас – в теплушки и на фронт. Прибыли в Калинин – его только что освободили…
Степан Пичугин попал в 327-ю дивизию, входившую в состав 2-й Ударной армии:
– Поначалу она была 26-й резервной… – тяжело даётся рассказ о событиях, происходивших в то время на Волховском фронте, старому солдату. – Потом была переименована во 2-ю Ударную. Сходу Волхов форсировать не удалось, полегло нас тогда немало, так и вооружение плохонькое было, боеприпасов – чуть, почти не видно наших самолётов… Правда, через несколько дней удалось зацепиться за несколько плацдармов на другом берегу, а числа 16-го января мы даже освободили несколько деревень…
Нет, чего там говорить, героически армия сражалась, а командовал ей тогда генерал Клыков. Власова потом назначили, когда меня уже ранило, я в госпитале был. В декабре 1942 года после выздоровления был направлен на Северо-Западный фронт…
Младший сержант Степан Пичугин принимал участие в Первой Демянской наступательной операции. Первой целью операции был город Старая Русса, однако из-за сильной укреплённости взять его с ходу не удалось. В результате на этом участке продвижение советских войск было остановлено. Продвигаясь с большим трудом по лесисто-болотистой местности, советские войска первоначально полуокружили противника в районе Демянска с севера и юга. Полное окружение немецких войск удалось завершить 25 февраля, замкнув в кольце семь дивизий 16-й немецкой армии (около 100 тыс. человек). Однако удержать блокаду не удалось – противник ценой больших потерь 23 апреля разорвал кольцо окружения, образовав так называемый рамушевский (по названию села Рамушево) коридор шириной к концу апреля 6–8 км. В течение месяца здесь шли непрерывные бои. Предпринимавшиеся с 3 по 20 мая попытки войск Северо-Западного фронта замкнуть коридор и ликвидировать демянскую группировку противника успеха не достигли[2] .
Затяжные позиционные бои в этом районе продолжались до конца года.
…Несколько раз я пытался разговорить Степана Ивановича о нём самом, но тот скажет две-три фразы и снова – об однополчанах да своих командирах.
– Степан Иванович, – спрашиваю, – вот некоторые «историки» пишут, что фрица-то мы трупами завалили да кровушкой залили, а командиры наши – сплошная пьянь и бездарь… Что скажете?
– Брехуны, кукан им в… – отвечает Степан Иванович и ещё кое-что покрепче добавляет…
После первого, неудавшегося штурма Старой Руссы[3] Степана Пичугина направили по «специальности» – механиком-водителем во 2-ю танковую армию, для опытного шофёра освоить вождение танка – дело нехитрое…
Командовал армией генерал-лейтенант Родин, отличившийся в Сталинградской битве.
Из истории Курской битвы:
«С 5 по 11 июля 1943 г. части 2-й танковой армии во взаимодействии с войсками 13-й армии отразили крупное наступление немцев на орловско-курское направлении. На оборонительных рубежах этих армий разбился бронированный кулак шести немецких танковых дивизий.
Введённые противником в большом количестве тяжёлые танки типа “Тигр” и самоходные орудия “Фердинанд” не выполнили той задачи, которая на них возлагалась, и, следовательно, не оправдали надежд немецкого командования.
Потери 2-й танковой армии (с учётом потерь 19-го танкового корпуса) в материальной части составляли около 46,4% танкового парка армии, 49% всех потерь составили безвозвратные потери»[4] .
За участие в этом сражении младший сержант Степан Пичугин получил первую свою награду – орден Красной Звезды. Не могу написать большего, поскольку Степан Иванович сказал об этом всего несколько слов: «Ад кромешный… подбили… залатали… поцарапало… заштопали…» Но ордена-то солдатам за здорово живёшь не давали.
– После Курской битвы армией командовал Богданов (Семён Ильич Богданов, дважды Герой Советского Союза, маршал бронетанковых войск. – Ю.П.). Вот командир был! В головном танке всегда в атаку шёл. Сам-то из «старорежимных», да ещё под следствием в тюрьме сидел перед войной, но на фронте в партию вступил… У Богданова как? Сам на передовой и весь штаб на передовой. В ноябре 1944-го армия гвардейской стала…
Но это было потом, а тогда, в один из последних битвы на Курской дуге, Степан Пичугин был ранен во второй раз.
Две недели в медсанбате – и снова на фронт:
– В тыл хотели оправить, но я сказал, что и здесь-то не сыто, а там вообще голодно, не могу баб да ребятишек объедать…
Сержант попросту сбежал из медсанбата. На фронт, на новую машину.
Но поначалу попал в танковый десант. Кто воевал, тот знает: первые пули врага – десантникам. И об этом «эпизоде» – только несколько слов, хотя слегка побелевший шрам возле правого виска (ничего себе «поцарапало»!) говорил о том, как тяжело было вспоминать ветерану «о боях-пожарищах».
– Всяко бывало на войне, – продолжал гвардеец, – во время Корсунь-Шевченковской операции меня чуть было не расстреляли (тут в первый раз за всё время нашего разговора Степан Иванович заулыбался). Как дело было? Приказали отвезти нашего замполита с документами Военного Совета армии в штаб фронта на бронетранспортёре под охраной двух автоматчиков. Выехали. Возле одной из деревень замполит приказал мне остановиться, а сам с автоматчиками отправился выяснять обстановку. Стою, а тут – контрразведка на «виллисе» подъезжает, главный у них, подполковник, орёт: «Чего стоишь? Давай вперёд!» Отвечаю: «Не могу, у меня уже другой приказ есть, а вас я не знаю». К «стенке» уже было поставили, да тут замполит с автоматчиками вернулся. Немец-то, оказывается, в четырёх километрах был…
Форсирование Днепра, Днестра, разгром горной дивизии немцев под Яссами, Ковель, Желехув, Люблин… Ещё одна Красная Звезда, орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги». А позже – «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина»…
Умань, Вапнярка, Сороки, Бельцы – таковы своеобразные вехи стремительного, как половодье, – да оно и в самом деле проходило весенним половодьем – наступления 2-й танковой армии в составе войск 2-го Украинского фронта. И в двадцатых числах марта 1944 года танкисты с холмов Молдавии, покрытых виноградниками, увидели серебристую ленту широко разлившейся реки Прут. Это была государственная граница Советского Союза, тридцать три месяца назад попранная врагом. 10 марта 1944 года 2-я танковая армия, довершив разгром двух пехотных и четырёх танковых дивизий гитлеровцев, освободила Умань, а на следующий день генерал Богданов был удостоен звания Героя Советского Союза. Вся 2-я танковая армия дралась умело и храбро. Давая высокую оценку её действиям в Уманско-Ботошанской операции, Маршал Советского Союза И.С. Конев в «Записках командующего фронтом» писал: «Это была хорошая слаженная армия, в боевом отношении подготовленная, организованная, а в действиях отличавшаяся смелостью, напористостью и большой активностью».
Степан Иванович говорил то об одном, то о другом – это обязанность историков быть строгими в хронологии. Вторая гвардейская в сводках Верховного Командования именовалась «штурмовой, прорывной», поэтому и «бросали» её с фронта на фронт, с одного направления на другое.
Из личного архива С.И. Пичугина
«За отличные боевые действия приказами Маршала Советского Союза Сталина И.В. Вам – участнику блестящих побед над немецко-фашистскими захватчиками объявлены благодарности:
За овладение городом Демблин. (Приказ от 26 июля 1944 г.).
За овладение городами Седлец, Минск-Мазовецкий… (Приказ от 31 июля 1944 г.).
«Гв. сержанту С.И. Пичугину.
Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза т. Сталина от 20 марта 1945 г.
За овладение городом Альтдам и ликвидацию сильно укреплённого плацдарма немцев на правом берегу восточнее Штеттина объявлена благодарность…»
Точно такие же благодарности Степан Иванович получил за Варшаву, Лодзь, Быгдощ… и ещё два десятка городов и населённых пунктов.
– Когда жали на Люблин, то оторвались от основных сил на двадцать километров. Пришлось несколько раз занимать оборону. В Люблине до полутора тысяч автоматчиков и фаустников засело. Правую ключицу Богданову – навылет, но он не только сознание не потерял, но и продолжал командовать, пока мы фрица из Люблина не вышибли… [5] – рассказывая о командующем, Степан Иванович умолчал о своих ранениях.
Этот «пробел» восполнила его супруга Антонина Алексеевна:
– На нём самом шрамов не счесть… Ты расскажи, Стёпа, о том, как вы немца пленного с собой целую неделю возили-кормили. Взяли его в плен, сразу сдать не удалось, вот и приручился… Русский человек отходчив.
– Да, сразу не убьёшь, – подхватил Степан Иванович, – а потом жалко. Мы в одном городе на целые штабели расстрелянных мирных жителей наткнулись… А потом, в следующем бою, ни одного пленного не взяли.
…От Вислы до Одера враг изрыл землю оборонительными рубежами. Путь к Одеру пролегал через промежуточные позиции с укреплениями полевого типа, через старинные крепости, приспособленные гитлеровцами для современного боя: через «Померанский вал» и три линии долговременных сооружений стокилометрового «Одерского четырёхугольника». Здесь были малые и большие, одноэтажные и двухэтажные доты с бронированными многоамбразурными башнями и куполами, сборные и универсальные пулемётно-артиллерийские и противотанковые дзоты; фортификационные сооружения типа «панцер-верке» – с подземной железной дорогой, десятками галерей, боевыми казематами; противотанковые препятствия – рвы с железобетонными контрэскарпами и бронированными крутостями, рельсовые и пирамидальные надолбы – «зубы дракона», металлические тетраэдры и ежи[6] .
2-я гвардейская танковая армия образовывала как бы остриё, которое тем глубже врезалось во вражеский тыл, чем быстрее наступали другие наши армии. Остриё всё время было в движении, направление у него было одно – на запад. Стремительность была душой всех действий 2-й гвардейской танковой армии в Висло-Одерской операции. С боями за 17–18 суток войны армии преодолели более 550 км, продвигаясь порой по 70–80 и даже 100 км в сутки, освободив десятки польских городов и сёл[7] . Был форсирован Одер, захвачен Кюстринский плацдарм, с которого вскоре наши войска начали Берлинское сражение – заключительное сражение Великой Отечественной войны…
В самом Берлине гвардии сержант Пичугин побывал уже после капитуляции, поскольку один из корпусов 2-й гвардейской танковой армии, в котором воевал Степан Иванович, пошёл немного в обход, чтобы перекрыть путь американцам в столицу рейха.
– Им тоже малость перепало… – хитро улыбнувшись, сказал ветеран.
Наверное, что-то такое действительно было, потом я слышал ещё несколько свидетельств, правда, скупых до предела…
…Подчистую Степан Иванович Пичугин демобилизовался в декабре 1945 года в городе Фюрстенберг.
Из личного архива С.И. Пичугина
«Справка.
Выдана настоящая гв. сержанту Пичугину Степану Ивановичу в том, что ему за хорошую безупречную службу в 109 отделении автороты 2 Гвардейской танковой армии командованием части выдан подарок – двуствольное ружьё 16 калибра.
Командир – капитан Маштаков.
5.10.1945 г.»
– Жаль, не сохранилось. Может быть, нынче-то и пригодилось… Хотя навоевался… Иной раз думаю – лучше бы тот осколок аккурат в висок пришёлся. Но гоню от себя думы такие-то…
И тут Степан Иванович хлопнул ладонью по столу и с неподдельным озорством произнёс: «Будем живы – не помрём, сынок…»
Мне же подумалось: если мы всё ещё держимся, не ломаемся, то – кто знает? – может, благодаря стойкости, мужеству, оптимизму ветеранов той, самой страшной войны в истории человечества, которую никогда, наверное, не повернётся язык назвать «далёкой». И кто мы такие перед ними со своей суетой?
Низкий поклон тебе, товарищ гвардии сержант.
Подвиг твой бессмертен.
Источник: Юрий Перминов. «И ПОМНЯТ КАМНИ ДАЖЕ…»
Обычный старик с двумя рядами наградных планок на потёртом, но чистом пиджаке. Тот, кто понимал, видел, что все его ордена и медали – самые что ни на есть боевые. Тогда, в 1995-м, таких стариков было ещё немало…
Мы познакомились, и накануне Дня Победы он пригласил меня к себе домой, а из тогдашнего нашего с ним разговора получился небольшой очерк, опубликованный в одной из омских газет.
Спустя несколько месяцев Степана Ивановича не стало, хотя на вид он был ещё крепок, не гнушался рюмкой-другой к обеду, которые называл «наркомовскими», смешливо, но всё-таки опасливо поглядывая на свою супругу – Антонину Алексеевну. Правда, в те несколько месяцев он уже редко выходил на улицу…
К сожалению, ничего, кроме записей в блокноте, фотографии да нескольких копий документов, от того разговора у меня не сохранилось – самого очерка не сохранилось, поскольку журналистского архива не заводил. Но я попытался восстановить в памяти и на бумаге тот, двадцатилетней давности, разговор со Степаном Ивановичем, Царствие ему Небесное и Вечная Память…
Восстановил так, словно говорили мы с ним вчера, словно и завтра я увижу его выходящим из подъезда, поднимающим взгляд к небесам…
…«Жизнь вся уже позади, а я всё ещё, будто и не было другой жизни, смотрю туда, в войну… Что я там пытаюсь разглядеть?» – Степан Иванович посмотрел на свои пальцы, искалеченные осколком, задумался…
Я не решался прервать его молчание, зная, что старые солдаты, прошедшие все круги ада, имя которому – война, о себе говорят не очень охотно… Появится желание – расскажут. Если появится. Если смогут. «Регистрацию» разорвавшихся снарядов да прозвеневших пуль память фронтовиков не жалует. «Когда пишешь о войне, надо выключать звук. Иначе не будет слышно человеческого голоса…» – сказал как-то поэт-фронтовик Василий Субботин.
Степан Иванович Пичугин родился в 1912 году в деревне Самарка Крутинской волости Тюкалинского уезда Омской губернии. Окончил три класса сельской школы, а потом надо было помогать отцу, известному на всю округу пимокату, добывать средства на кусок хлеба, поскольку к тому времени в семье Пичугиных было уже шестеро детей. Поэтому, когда подошёл срок служить в Красной Армии, дали ему отсрочку, хотя Степан «во солдаты» хотел – даже приписал себе четвёртый класс: «Тех, у кого с грамотой было туго, на службу не брали».
Наконец-то, в январе 1937 года, пришла долгожданная повестка, а поскольку Степан овладел к тому времени профессией шофёра, то немудрено, что попал он служить в автотранспортный батальон. Борзя, Мангут, потом – Монголия…
Боевое крещение получил на Халхин-Голе летом тридцать девятого.
…В ходе всего конфликта японцы имели преимущество перед нашими войсками в условиях стратегического развёртывания. Поэтому всё произошедшее иначе как «чудом на Халхин-Голе» трудно назвать. Японцы подвозили войска и всё нужное для них по недавно проложенной железной дороге, которая заканчивалась всего в 30 км от района конфликта. Советские войска подвозились и снабжались автотранспортом, при этом каждому грузовику приходилось делать рейсы в 1300–1400 км в оба конца. Недаром маршал Жуков в своих воспоминаниях, описывая Халхингольское сражение, благодарственным словом поминает наших армейских шофёров.
– Я возил горючее из Борзи – ровным и совсем не старческим голосом рассказывает Степан Иванович, – заправлял «самолёты», которые мы «головастиками» называли. Так вот, ехал уже после заправки назад, до границы километров шестьдесят оставалось, и на тебе – откуда-то из-за солнца – японец на бреющем… Успел дать по тормозам и выскочить из кабины – пулемётная очередь прошла в нескольких сантиметрах…
К 31 августа японская группировка была окончательно разгромлена
…Более года Степан Пичугин прослужил в Монголии:
– Построенных казарм не было, на первых порах наши просто в землю зарывались: делали яму на несколько человек, а сверху брезентом затягивали. Вначале это терпимо, но уже во второй половине октября наступили изрядные морозы… У наших войск никаких запасов топлива не было, приходилось туго. Возил уголь, дрова, занимался подвозом леса и других стройматериалов – за многие километры из лесов, примыкающих к советско-монгольской границе, так как на месте нет буквально ни одной палки не было.
Через два-три месяца войска оказались в сносных землянках, хотя и очень примитивных, но достаточно тёплых, и частично в войлочных юртах, которые в довольно большом количестве предоставило монгольское правительство…
После демобилизации Степан Иванович завербовался в «Союзнефтьэкспорт» и крутил «баранку» всё в той же Монголии. Известие о войне застало его в Улан-Баторе:
– В Монголии тогда по контракту работало более двух тысяч водителей из Союза, и все мы, как один, с первых дней войны просились на фронт – консульство буквально завалили заявлениями. Но тогда как говорили? «Через два-три месяца война закончится…» Атташе нам внушал: «Вы тут нужней!» И то правда – пятьсот машин с горючим на колодках стояло, японцы же восемьдесят дивизий подтянули к Монголии… Но когда долбанули фрица под Москвой, то и самураи поутихли, а нас – в теплушки и на фронт. Прибыли в Калинин – его только что освободили…
Степан Пичугин попал в 327-ю дивизию, входившую в состав 2-й Ударной армии:
– Поначалу она была 26-й резервной… – тяжело даётся рассказ о событиях, происходивших в то время на Волховском фронте, старому солдату. – Потом была переименована во 2-ю Ударную. Сходу Волхов форсировать не удалось, полегло нас тогда немало, так и вооружение плохонькое было, боеприпасов – чуть, почти не видно наших самолётов… Правда, через несколько дней удалось зацепиться за несколько плацдармов на другом берегу, а числа 16-го января мы даже освободили несколько деревень…
Нет, чего там говорить, героически армия сражалась, а командовал ей тогда генерал Клыков. Власова потом назначили, когда меня уже ранило, я в госпитале был. В декабре 1942 года после выздоровления был направлен на Северо-Западный фронт…
Младший сержант Степан Пичугин принимал участие в Первой Демянской наступательной операции. Первой целью операции был город Старая Русса, однако из-за сильной укреплённости взять его с ходу не удалось. В результате на этом участке продвижение советских войск было остановлено. Продвигаясь с большим трудом по лесисто-болотистой местности, советские войска первоначально полуокружили противника в районе Демянска с севера и юга. Полное окружение немецких войск удалось завершить 25 февраля, замкнув в кольце семь дивизий 16-й немецкой армии (около 100 тыс. человек). Однако удержать блокаду не удалось – противник ценой больших потерь 23 апреля разорвал кольцо окружения, образовав так называемый рамушевский (по названию села Рамушево) коридор шириной к концу апреля 6–8 км. В течение месяца здесь шли непрерывные бои. Предпринимавшиеся с 3 по 20 мая попытки войск Северо-Западного фронта замкнуть коридор и ликвидировать демянскую группировку противника успеха не достигли[2] .
Затяжные позиционные бои в этом районе продолжались до конца года.
…Несколько раз я пытался разговорить Степана Ивановича о нём самом, но тот скажет две-три фразы и снова – об однополчанах да своих командирах.
– Степан Иванович, – спрашиваю, – вот некоторые «историки» пишут, что фрица-то мы трупами завалили да кровушкой залили, а командиры наши – сплошная пьянь и бездарь… Что скажете?
– Брехуны, кукан им в… – отвечает Степан Иванович и ещё кое-что покрепче добавляет…
После первого, неудавшегося штурма Старой Руссы[3] Степана Пичугина направили по «специальности» – механиком-водителем во 2-ю танковую армию, для опытного шофёра освоить вождение танка – дело нехитрое…
Командовал армией генерал-лейтенант Родин, отличившийся в Сталинградской битве.
Из истории Курской битвы:
«С 5 по 11 июля 1943 г. части 2-й танковой армии во взаимодействии с войсками 13-й армии отразили крупное наступление немцев на орловско-курское направлении. На оборонительных рубежах этих армий разбился бронированный кулак шести немецких танковых дивизий.
Введённые противником в большом количестве тяжёлые танки типа “Тигр” и самоходные орудия “Фердинанд” не выполнили той задачи, которая на них возлагалась, и, следовательно, не оправдали надежд немецкого командования.
Потери 2-й танковой армии (с учётом потерь 19-го танкового корпуса) в материальной части составляли около 46,4% танкового парка армии, 49% всех потерь составили безвозвратные потери»[4] .
За участие в этом сражении младший сержант Степан Пичугин получил первую свою награду – орден Красной Звезды. Не могу написать большего, поскольку Степан Иванович сказал об этом всего несколько слов: «Ад кромешный… подбили… залатали… поцарапало… заштопали…» Но ордена-то солдатам за здорово живёшь не давали.
– После Курской битвы армией командовал Богданов (Семён Ильич Богданов, дважды Герой Советского Союза, маршал бронетанковых войск. – Ю.П.). Вот командир был! В головном танке всегда в атаку шёл. Сам-то из «старорежимных», да ещё под следствием в тюрьме сидел перед войной, но на фронте в партию вступил… У Богданова как? Сам на передовой и весь штаб на передовой. В ноябре 1944-го армия гвардейской стала…
Но это было потом, а тогда, в один из последних битвы на Курской дуге, Степан Пичугин был ранен во второй раз.
Две недели в медсанбате – и снова на фронт:
– В тыл хотели оправить, но я сказал, что и здесь-то не сыто, а там вообще голодно, не могу баб да ребятишек объедать…
Сержант попросту сбежал из медсанбата. На фронт, на новую машину.
Но поначалу попал в танковый десант. Кто воевал, тот знает: первые пули врага – десантникам. И об этом «эпизоде» – только несколько слов, хотя слегка побелевший шрам возле правого виска (ничего себе «поцарапало»!) говорил о том, как тяжело было вспоминать ветерану «о боях-пожарищах».
– Всяко бывало на войне, – продолжал гвардеец, – во время Корсунь-Шевченковской операции меня чуть было не расстреляли (тут в первый раз за всё время нашего разговора Степан Иванович заулыбался). Как дело было? Приказали отвезти нашего замполита с документами Военного Совета армии в штаб фронта на бронетранспортёре под охраной двух автоматчиков. Выехали. Возле одной из деревень замполит приказал мне остановиться, а сам с автоматчиками отправился выяснять обстановку. Стою, а тут – контрразведка на «виллисе» подъезжает, главный у них, подполковник, орёт: «Чего стоишь? Давай вперёд!» Отвечаю: «Не могу, у меня уже другой приказ есть, а вас я не знаю». К «стенке» уже было поставили, да тут замполит с автоматчиками вернулся. Немец-то, оказывается, в четырёх километрах был…
Форсирование Днепра, Днестра, разгром горной дивизии немцев под Яссами, Ковель, Желехув, Люблин… Ещё одна Красная Звезда, орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги». А позже – «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина»…
Умань, Вапнярка, Сороки, Бельцы – таковы своеобразные вехи стремительного, как половодье, – да оно и в самом деле проходило весенним половодьем – наступления 2-й танковой армии в составе войск 2-го Украинского фронта. И в двадцатых числах марта 1944 года танкисты с холмов Молдавии, покрытых виноградниками, увидели серебристую ленту широко разлившейся реки Прут. Это была государственная граница Советского Союза, тридцать три месяца назад попранная врагом. 10 марта 1944 года 2-я танковая армия, довершив разгром двух пехотных и четырёх танковых дивизий гитлеровцев, освободила Умань, а на следующий день генерал Богданов был удостоен звания Героя Советского Союза. Вся 2-я танковая армия дралась умело и храбро. Давая высокую оценку её действиям в Уманско-Ботошанской операции, Маршал Советского Союза И.С. Конев в «Записках командующего фронтом» писал: «Это была хорошая слаженная армия, в боевом отношении подготовленная, организованная, а в действиях отличавшаяся смелостью, напористостью и большой активностью».
Степан Иванович говорил то об одном, то о другом – это обязанность историков быть строгими в хронологии. Вторая гвардейская в сводках Верховного Командования именовалась «штурмовой, прорывной», поэтому и «бросали» её с фронта на фронт, с одного направления на другое.
Из личного архива С.И. Пичугина
«За отличные боевые действия приказами Маршала Советского Союза Сталина И.В. Вам – участнику блестящих побед над немецко-фашистскими захватчиками объявлены благодарности:
За овладение городом Демблин. (Приказ от 26 июля 1944 г.).
За овладение городами Седлец, Минск-Мазовецкий… (Приказ от 31 июля 1944 г.).
«Гв. сержанту С.И. Пичугину.
Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза т. Сталина от 20 марта 1945 г.
За овладение городом Альтдам и ликвидацию сильно укреплённого плацдарма немцев на правом берегу восточнее Штеттина объявлена благодарность…»
Точно такие же благодарности Степан Иванович получил за Варшаву, Лодзь, Быгдощ… и ещё два десятка городов и населённых пунктов.
– Когда жали на Люблин, то оторвались от основных сил на двадцать километров. Пришлось несколько раз занимать оборону. В Люблине до полутора тысяч автоматчиков и фаустников засело. Правую ключицу Богданову – навылет, но он не только сознание не потерял, но и продолжал командовать, пока мы фрица из Люблина не вышибли… [5] – рассказывая о командующем, Степан Иванович умолчал о своих ранениях.
Этот «пробел» восполнила его супруга Антонина Алексеевна:
– На нём самом шрамов не счесть… Ты расскажи, Стёпа, о том, как вы немца пленного с собой целую неделю возили-кормили. Взяли его в плен, сразу сдать не удалось, вот и приручился… Русский человек отходчив.
– Да, сразу не убьёшь, – подхватил Степан Иванович, – а потом жалко. Мы в одном городе на целые штабели расстрелянных мирных жителей наткнулись… А потом, в следующем бою, ни одного пленного не взяли.
…От Вислы до Одера враг изрыл землю оборонительными рубежами. Путь к Одеру пролегал через промежуточные позиции с укреплениями полевого типа, через старинные крепости, приспособленные гитлеровцами для современного боя: через «Померанский вал» и три линии долговременных сооружений стокилометрового «Одерского четырёхугольника». Здесь были малые и большие, одноэтажные и двухэтажные доты с бронированными многоамбразурными башнями и куполами, сборные и универсальные пулемётно-артиллерийские и противотанковые дзоты; фортификационные сооружения типа «панцер-верке» – с подземной железной дорогой, десятками галерей, боевыми казематами; противотанковые препятствия – рвы с железобетонными контрэскарпами и бронированными крутостями, рельсовые и пирамидальные надолбы – «зубы дракона», металлические тетраэдры и ежи[6] .
2-я гвардейская танковая армия образовывала как бы остриё, которое тем глубже врезалось во вражеский тыл, чем быстрее наступали другие наши армии. Остриё всё время было в движении, направление у него было одно – на запад. Стремительность была душой всех действий 2-й гвардейской танковой армии в Висло-Одерской операции. С боями за 17–18 суток войны армии преодолели более 550 км, продвигаясь порой по 70–80 и даже 100 км в сутки, освободив десятки польских городов и сёл[7] . Был форсирован Одер, захвачен Кюстринский плацдарм, с которого вскоре наши войска начали Берлинское сражение – заключительное сражение Великой Отечественной войны…
В самом Берлине гвардии сержант Пичугин побывал уже после капитуляции, поскольку один из корпусов 2-й гвардейской танковой армии, в котором воевал Степан Иванович, пошёл немного в обход, чтобы перекрыть путь американцам в столицу рейха.
– Им тоже малость перепало… – хитро улыбнувшись, сказал ветеран.
Наверное, что-то такое действительно было, потом я слышал ещё несколько свидетельств, правда, скупых до предела…
…Подчистую Степан Иванович Пичугин демобилизовался в декабре 1945 года в городе Фюрстенберг.
Из личного архива С.И. Пичугина
«Справка.
Выдана настоящая гв. сержанту Пичугину Степану Ивановичу в том, что ему за хорошую безупречную службу в 109 отделении автороты 2 Гвардейской танковой армии командованием части выдан подарок – двуствольное ружьё 16 калибра.
Командир – капитан Маштаков.
5.10.1945 г.»
– Жаль, не сохранилось. Может быть, нынче-то и пригодилось… Хотя навоевался… Иной раз думаю – лучше бы тот осколок аккурат в висок пришёлся. Но гоню от себя думы такие-то…
И тут Степан Иванович хлопнул ладонью по столу и с неподдельным озорством произнёс: «Будем живы – не помрём, сынок…»
Мне же подумалось: если мы всё ещё держимся, не ломаемся, то – кто знает? – может, благодаря стойкости, мужеству, оптимизму ветеранов той, самой страшной войны в истории человечества, которую никогда, наверное, не повернётся язык назвать «далёкой». И кто мы такие перед ними со своей суетой?
Низкий поклон тебе, товарищ гвардии сержант.
Подвиг твой бессмертен.
Источник: Юрий Перминов. «И ПОМНЯТ КАМНИ ДАЖЕ…»
Комментариев нет:
Отправить комментарий